О, это пробуждение женского начала в
восемнадцатилетней девушке! Ничто под солнцем, казалось ему, не может
сравниться с ним. Оно напоминает первые весенние почки, цветы, раскрывающие
свои венчики навстречу новому дню, аромат роз и росы, игру солнца на
поверхности вод или игру бриллиантов. Этому он не способен был изменить. От
этого он не мог отказаться. Это преследовало его подобно чудесному видению.
И то, что очарование Стеллы, Руби, Анджелы, Кристины и Фриды, в котором на
какой-то миг, частично или полностью, проглядывала эта красота, что
очарование это было мимолетнее тени, не играло для него большой роли.
Красота оставалась его светлой властительницей. Презреть ее, забыть - он не
мог. Она неотступно стояла перед ним каждый час, каждую минуту. И хотя он
называл себя глупцом, хотя говорил себе, что красота, как блуждающий
огонек, приведет его к гибели, что он останется ни с чем, как последний
нищий, - все же он не мог с собой совладать. Красота юности, красота
восемнадцати лет! Без этого жизнь казалась скверной шуткой, участью ломовой
лошади, отвратительной свалкой, где все вертится только вокруг пошлых
материальных интересов (мебель, дома, вагоны, лавки) и все вовлечено в
борьбу - ради чего же? Ради удовлетворения нужд каких-то жалких людишек? Да
нет же! Чтобы воздвигнуть храм красоте? Да, разумеется, - но какой красоте?
Красоте старости? Как глупо! Красоте средних лет? Бессмыслица! Красоте
зрелости? Нет! Красоте юности? Да! Красоте восемнадцати лет. Именно так.
Это была для него неопровержимая истина, доказанная всей мировой историей.
Что же, как не красота и ее манящая сила, как не возникавшие из-за нее
войны и совершающиеся ради нее преступления служило вечной темой для
искусства, литературы, истории и поэзии? Он, Юджин, поклонялся красоте. Все
прошлое мира подтверждало его правоту. Кто мог это отрицать?
Теодор Драйзер "Гений"