На вид ей было не больше 14 лет. Слегка вьющиеся рыжеватые локоны легко падали на ее бледное лицо, закрывая веснушчатый лоб, иногда задевая чуть подкрашенные ресницы.
Она сидела на качелях и курила какие-то дешевые сигареты. Судя по всему в том месте, единственном во всем городе, где ей умудрились продать, по просту не было других, либо в ее руки не попадало нужной суммы для покупки приличных. От гадкого вкуса табака её худое лицо кривилось, но она продолжала курить.
Что-то в её образе, нет, в этой сцене, заставило меня приземлиться на ближайшей лавочке и наблюдать за ней. Что-то в ней было, до сих пор не знаю что. Её лицо, при очередной неумелой затяжке, а может быть её длинные худые, но не достающие до земли ножки. Не знаю.
Я сел на ближайшую скамейку вне поля её зрения и просто наблюдал за ней.
Не смторя на все уродство одного даже предложения "Маленькая девочка курит на качелях", она не была уродлива. Она была прекрасна. В ней было прекрасно всё: её не очень густые рыже-русые волосы, которые лезли ей в лицо при малейшем дуновении ветра; бледное лицо, полностью усыпаное веснушками; чуть более темные, чем волосы, брови; тонкий прямой носик; алая полска губ. Но самым прекрасным на ее лице были, чуть покрасневшие вокруг, огромные, печальные глаза, коньячного цвета. В этих огомных детских, но таких грустных глазах стояли слезы.
Она давно уже докурила, просто держала в руке даже не тлеющую сигарету, а дымящийся фильтр. Она смотрела в одну точку, а из ее огромных глаз коньячного цвета, градом катились слезы. Несколько струек из каждого глаза стекались в одну, а потом соединялись в большую каплю на покрасневшем подбородке, которая потом с тяжелым приглушенным звуком ударялась о землю. Несколько раз моргнув, девочка смыла с себя весь макияж, если подкрашенные кончики ресниц таковым считаются. Я наблюдал как на её щеках образовались две черные полосы, которые через пару секунд стали серыми разводами, а еще через несколько и вовсе исчезли с бледного личика. Так она сидела около получаса, не издав за это время ни единого звука, кроме неровного посапывания. Я видел как бесшумно тряслись ее плечи. За эти 30 минут из нее вытекло много слез, но не вышло ни одного звука, даже приглушеного.
Мне стало очень грустно и неловко наблюдать за ней, поэтому я тихо поднялся со своего места и ушел домой, думая всю дорогу что же могло вызвать у ребенка такие эмоции. Дома я не мог есть, а после ужина даже спать. Мне стало стыдно, ведь я видел как эта девочка, как эта прекрасная девочка плакала, а я даже не попытался её успокоить. Остаток ночи я думал о том, как бы подступиться к ней.
Я часто видел её около своего дома, на тех самых качелях. Соседский ребенок. На вид обычная, но чем-то цепляющая. Она всегда выделялась на фоне своих сверстниц более хрупким телосложением и тонкими чертами лица. Я никогда не видел её с подружками, ровесницы сторонились её. Чаще её можно было увидеть с книгой или плейером, нежели с одноклассником или одноклассницей. А я ведь и сам в детстве был таким. Я много думал, думал о том как ей, наверное, одиноко.
Ближе к утру я твердо решил, что должен ей помочь. Да, я стану её другом, избавлю от одиночества. Буду разговаривать с ней сколько она захочет, принесу из дома интересных книг, помогу наладить отношения со сверстниками. Я действительно почувствовал, что в силах помочь этой девочке, став её наставником.
Мысль о том, что я могу быть кому-то, а тем более ей, полезен, грела меня, и вскоре я уснул.
Я проснулся в прекрасном настроении, готовый к новым свершениям, я был полностью уверен в себе. В полной боевой готовности я решительно двинулся на работу, на улицу было раннее утро.
Возвращаясь домой, я решил сделать несколько кругов вокруг своего двора, если вдруг она ещё не вышла на качелю. Наварачивал круги я около двадцати минут, но потом решил вернуться на качелю и ждать там, на той самой лавке, как-бы притаившись в засаде. Я знал, что это будет выглядеть весьма странно, ведь мне-то уже давно не 14, и даже не 18. Но я не отступал, ждал её с самыми чистыми намереньями, периодически нарезая круги вокруг дома.
Ждал. И дождался.
Я видел, видел всё от начала и до конца.
Видел как прелестные ножки по очереди, сначала правая, а потом левая свесились с подоконника квартиры на шестнадцатом этаже.
Судорожно нащупав в кармане телефон, я вызвал спасателей.
Вскоре на внешней стороне окна я увидел её тонкие бледные пальцы.
Я кричал ей, но она меня не слышала, а я не сдавался, всё кричал и кричал.
Бессилие и отчаяние охватило меня, не в силах ничего поделать, я опустился на колени и просто старался не смотреть. Старался, но я видел все, через призму собственных слез я смотрел на неё. Я смотрел на неё, видел, казалось даже слышал, как мысленно она считает до десяти, как жмурится, и как срывается вниз.
Эти несколько секунд казались вечными.
Она не кричала, просто стремительно падала вниз. Беззвучно, так же как плакала тогда на качеле. Тогда, когда я не смог набраться смелости и подойти к ней, а ведь я мог всё исправить, я уверен.
С громким и неприятным глухим звуком она преземлилась.
Я зажмурился и начал кричать. Я кричал, кричал во все горло, так громко как только мог, рыдал, захлебывался в собственных слезах.
Как подъехали спасатели, полиция и скорая я уже не помнил. Зато до сих пор помню лицо её матери, которая возвращалась домой, но вместо дочери её встретила бригада скорой помощи, приехавшая констатировать смерть. Тогда я узнал у её родителей как звали эту девочку, потом даже был на её похоронах.
В своих ночных кошмарах я до сих пор вижу как она падает, а я стою на одном месте. Её полет тянется целую вечность, тогда я осознаю, что ещё успею добежать и поймать её. Но именно в тот момент, когда я почти подбежал на нужное расстояние, она разбивается прямо у моих ног. Не помню сколько раз я его видел, но кажется, что от него просыпался в холодном поту бесконечное количество раз.
Я до сих пор верю, что мы должны были подружиться с ней, с этой прекрасной девочкой. Вот уже семь лет прошло, и все эти семь лет я приезжаю к ней на могилку раз в неделю: оставляю ей печенье, испеченное её матерью, читаю вслух, рассказываю что нового произошло в мире.
Я до сих пор верю, что мог бы стать для неё другом, ведь даже сейчас она была для меня другом. Моим единственным и самым лучшим другом.