Привет двач. Я решил начать новую жизнь. Не хочу описывать, что было до этого момента. В планах доосвоить python и свалить работать в одну контору. Ну это в сентябре.

А пока опишу как я учился в школе:

В восьмом классе меня и ещё трёх мальчиков решили выгнать из школы в ПТУ. Решили "агитировать". Другие ребята согласились быстро. Я отказался. Нас, помню, водили на экскурсии в ПТУ, показывали станки сверлильные, станки токарные, станки зуборезные. Рядом со станками стояли дети алкоголиков, часто курили. Лица у всех были землистые, рост - на голову ниже. Учительница, отводя глаза в сторону, говорила: "Дима, ты присматривайся, присматривайся." "Присматриваться" я отказался. Тогда директор школы стала подговаривать одноклассников меня избивать. Ребята, конечно, отказались ("западло"), но один, некто Сергей Баган, согласился. Баган был активистом молодежного отделения одной всем известной партии занимался в секции самбо. Он мне спецприёмом сломал руку. Сломал удачно, а кроме того лечили меня, как и учили - "бесплатно", так что я перенёс три операции и всё равно рука срослась плохо. Я с тех пор наполовину левша. Отец меня безумно любил, и поняв, что произошло, чуть не сошёл с ума от горя. Приходил в больницу, плакал. Через год у него обнаружили рак. А отчего рак возникает, тем более в молодом возрасте, до сих пор не знают. Говорят от сложного комплекса причин, и в том числе - ОТ СТРЕССА.

Учителя испугались уголовного дела ("умышленное нанесение тяжких телесных повреждений"), плюнули и оставили меня в 9 классе. А переутомившегося Багана, решили летом направить в Германию в туристическую поездку, чтобы нервишки подлечил. В европы, впрочем, поехал почти весь класс, кроме меня, естественно. А поскольку у сволочей что-то свербило, то решили, что рекомендацию Багану на поездку должен дать я. Учительница отвела меня в сторону и, краснея, сказала: "Дим, ты это... мы тут посовещались и решили, что именно ты должен рекомендовать Серёжу. А то ходят слухи, что якобы он тебя чуть ли не избивал". (Я-то следователю сказал, что упал неудачно.) Ну, "рекомендовал" его. Съездили ребята, посмотрели Европу. Были в Берлине, Лейпциге, Дрездене, Веймере. Я по наивности стал распрашивать: ну как? Но ни о музее Гёте, ни о мадонне Рафаэля, ни о Сан-Суси, конечно, и помина не было. Ребята два года чуть ли не каждый день рассказывали одно и то же:

"Не, в натуре, заходим в сортир в Берлине, поссали. Выходим, а там терминал стоит, спонтом деловые. Говорит, деньги платите. Ни хуя себе устроились! На столе мелочёвка, они её в резиновых перчатках, на хуй, в терминал собирают. Во бля!".

Это всё сопровождалось истерическим хохотом и повторялось постоянно, с каким-то тупым сладострастием. Хохочущих одноклассников я до сих пор вижу: мутные глаза, тупые лица... А ведь это была московская спецшкола. В общем, получили ребята образование. Я ведь помню их с первого класса. Почти у всех было что-то хорошее, какая-то изюминка, талант. Ребята как ребята. И всех довели до состояния скотов.

Отучился я 10 классов. На педсовете сказали: "Галковскому вообще-то мы хотели дать "свидетельство о прослушивании курса средней школы" (т.е. волчий билет), но тут шероховатость возникла: у него неделю назад отец умер. Так что ИЗ ЖАЛОСТИ, даем тебе сдать ЕГЭ Дмитрий аттестат."

Потом догнали и "пожалели" ещё. С августа к нам домой каждую неделю ходила учительница, вздыхала:

"Очень я за Диму БЕСПОКОЮСЬ. Уже сентябрь на дворе, мы ему путёвку на завод дали, все ребята кто в институте, кто в армию пошёл, кто на производство. А Дима не работает. Вы знаете, мы обязаны сообщить в полицию".

На самом деле ничего они не были обязаны. Я был несовершеннолетний и имел право не работать. Мог бы месяц-другой отдохнуть, начать спокойно готовиться в институт И по деньгам это было возможно: за отца семье платили пенсию, которая после моего устройства на работу автоматически урезалась.
Но школа кончилась, а воспитательный процесс продолжался. Советский "педагог" не ленилась, ходила, как на службу: "Давай-давай на завод, на завод".

Фамилия у неё была "значимая" - Маранькова. В Москву она тогда приехала недавно, по большому блату. А до этого с мужем-офицером по распределению жила в Прибалтике. Как только Маранькова пришла в школу, сразу началась "дружба народов". Нас заставляли плясать в литовских национальных костюмах из бумаги (за каждым классом по республике закрепили и заставляли плясать на "Фестивале республик свободных"). Ну и доклады про Мариту Мельникайте, конечно. Но в жизни ни одного хорошего слова о литовцах я от Мараньковой не слышал. Только: "Иванов подонок, у меня в Вильнюсе такой же Сидораускас был". Или: "Сидорова такая же проститутка растёт, как Иванкяйте, она в школу с крестиком ходила".

Педагог. А Господь послал ей указание Божье. У ней сын 25-летний был болен шизофренией. Я прихожу с каким-то поручением к ней на дом, а он тряпку на голову кладёт и сидит неподвижно. Я с Мараньковой разговариваю, а он под тряпкой на стуле сидит... И она так хотела, чтобы я всю жизнь с тряпкой...

Я на неё зла не держу. В сущности, это обычная русская баба. С низким лбом и большими сиськами. Преподавала она химию и биологию, говорила "от сих до сих" с каменным выражением лица, упирала на стенды, которые надо было объяснять с указкой. Но иногда вспоминала деревенское детство и лицо её озарялось внутренним светом. Помню, она с наслаждением рассказывала, что у них в деревне полы мыли родниковой водой и травой, что ли. Отдирали доски до белизны, а в избе пахло душистыми травами.

В 6-7 классе Маранькова пыталась меня "перевоспитать". А как, ясно. Первое дело от всех болестей и напастей - "трудотерапия". Любила, например, чтобы я после уроков мыл полы под её личным руководством. Её, кажется, муж доставал. И вот "на дежурство" вне очереди оставит, я мою полы, а она сидит: "Ты руками, руками тряпку-то выжимай. Пригодится в жизни. Ничего Вы, мужики, не умеете." Это у неё реванш какой-то был. То ли над мужем конкретно, то ли вообще над мужчинами - "профессорами кислых щей".
Почему-то она решила, что я ленивый тугодум. А я в 8 лет читал Плутарха. И лентяем я не был. За маленькой сестрёнкой ухаживал - забирал из детского сада, кормил её из ложечки и т.д. Маранькова несла какую-то чушь и просто НЕ ДОГАДЫВАЛАСЬ о моём внутреннем мире, о том, КТО Я ТАКОЙ.

Я как-то поймал себя на мысли, что само слово "школа" пахнет для меня мочой и мелом. Почему мелом - понятно, а мочой? А потом догадался. В школе туалеты мыли уборщицы, а классы - школьники, но и те и другие пользовались одними и теми же вёдрами и тряпками. Старые тряпки, насквозь пропитанные мочой, разрезали и разносили по классам для вытирания досок. Отсюда и запах.

На СВОЁМ месте Маранькова могла бы принести большую пользу. Например, занималась бы не перевоспитанием Галковского, а тряпками. И в школе пахло бы полевыми цветами. А пахло мелом и мочой, то есть НАСЕКОМЫМИ. Не-ет, тут не сиська, тут орган другой. Советской власти не то что до млекопитающего, до земноводного расти и расти. Мне в рот матка из "Чужих" яйцеклад совала, хотела яички отложить, чтобы вылупившиеся черви мозг изнутри выжрали.

Это СИСТЕМА. Сама Маранькова обычный человек, которого эта система заставила быть по отношению ко мне насекомым. Ситуация не просто нелепая, а злорадно вывернутая. Ведь если рассуждать не по-насекомьи, а по-людски, - я благородный человек, а она холуйка. Она мне, барчуку молодому, должна была руки не выламывать, а ЦЕЛОВАТЬ, а я бы ей жизнь, по-нашему, по-русски обустроил. Сначала приказал выпороть вожжами на конюшне, чтобы о себе понимала; а потом дал бы хорошую работу по уму: кидать навоз вилами или те же полы мыть у меня в имении. И мужика бы ей справного нашёл. Не советского "офицера"-пропойцу, а солидного конюха или кучера. А так, что много счастья она в жизни при своей советской власти видела? Несчастный человек, только и всего.

Всем удачи. Надеюсь, немного букв.